После основания в 1703 г. Санкт-Петербурга Петр I, привлекая дворян к переселению в новую столицу, щедро жаловал им как порожние, так и заселенные земли в Ингерманландии, так что за период с 1710 г. по 1745 г. по именным указам было роздано в вотчину 2 992 двора с населением 10 996 душ м.п. (по другим сведениям, помещикам в 1710–1743 гг. перешло 4 159 дворов и 11 231 душа м.п.)
, большую часть которых составляли финны. Второй по численности (после помещичьих) категорией стали дворцовые крестьяне (к примеру, только в ведомстве Царскосельского дворца оказались
33 «чухонские» деревни). Финны составили также основу особого разряда «комендантских» (находившихся в ведении коменданта Петропавловской крепости) крестьян, и лишь небольшая их часть принадлежала к категории государственных крестьян.
Помимо этого, имели место многочисленные случаи самовольных захватов принадлежавших финнам земель русскими крестьянами-переведенцами. Пытаясь противодействовать этому, финские крестьяне не допускали переведенцев к их обработке, скашивали отошедшие в пользование последних луга, а в случае сопротивления со стороны русских, по свидетельствам российских чиновников, «не только бранились, но и дрались, а иным и головы проломали» . Часть выселенных финских крестьян, которой не удалось восстановить свои хозяйства на новых местах, была отпущена на заработки в
столицу, положив начало городской финской диаспоре.
К примеру, богатые крестьяне финской деревни Мертути Санкт-Петербургского уезда сразу после отмены крепостного права захватили земли у бедняков своего селения и соседней деревни Мотторово, воспользовавшись их неспособностью обработать своими силами все выделенные им полосы, и в течение нескольких десятилетий пользовались присвоенными участками, притом что все платежи по ним несли законные владельцы. Таким образом, уже
в первые годы после буржуазных реформ в финской деревне установился практически подворный характер владения наиболее ценными угодьями, в разработку которых вкладывался труд семьи.
Финны, в отличие, например, от немецких колонистов, брали на воспитание детей независимо от национальности и вероисповедания. Часть из них впоследствии оставалась жить в финских деревнях и, фиксируясь в переписях как русские и формально оставаясь в православии, полностью ассимилировалась в финской среде. Они говорили по-фински, посещали лютеранскую церковь, где
служба велась на понятном им языке, и фактически становились членами финских семей, наследуя имущество в случае отсутствия собственных детей. При этом финны отличали «питомцев» от собственно русских и называли их в быту «ольховые (т.е. ненастоящие) русские».
Русские жители края называли представителей обеих этих групп чухонцами или маймистами («человек земли», «туземец»). Уже к началу XX в. этнонимы савакот и эвремейсет заменяются общим самоназванием «ингерманландские финны», подчеркивавшим обособленность этой группы от жителей Финляндии.
https://lib.kunstkamera.ru/files/lib/978-5-88431-187-9/978-5-88431-187-9_46.pdf
